Государственный департамент США ежегодно публикует доклад о соблюдении прав человека в странах всего мира. Ознакомившись с ним, члены Конгресса США и должностные лица президентской администрации принимают решения о предоставлении помощи, заключении торговых соглашений и сотрудничестве в области международной безопасности и экономического развития.
12 апреля Госдепартамент обнародовал очередной ежегодный доклад по итогам минувшего года. Особенное внимание в нём уделено Чечне и другим республикам Северного Кавказа. Чечня упомянута в докладе 24 раза, Северный Кавказ – 13.
Так же, как и в прошлом году, авторы доклада отмечают отсутствие контроля над силовыми структурами в Чеченской республике, ущемление прав граждан на справедливый суд, преследование представителей ЛГБТКИ+, массовые похищения и пытки.
Северный Кавказ – единственный регион, который упомянут в главе про вредные традиционные обычаи. Отмечается, что в Чечне, Дагестане и других республиках региона продолжаются "убийства чести", похищение невест, полигамия, принудительные браки, правовая дискриминация, случаи калечащих операций у женщин.
Кавказ.Реалии поговорил с юристом "Комитета против пыток" Ольгой Садовской о значении доклада Госдепартамента США в РФ, нарушениях прав человека на Северном Кавказе и о сложностях работы в этом регионе правозащитников.
– Какую реакцию может вызвать доклад Госдепартамента в РФ и особенно на Северном Кавказе?
– Мне кажется, что сейчас этот доклад в России не может вызвать никакого эффекта. Возможно, это спровоцирует какой-нибудь ответ от российских официальных лиц, мол, представленная информация недостоверна – и этим всё и ограничится. Сейчас доклад не будет иметь никакого значения ни для правозащитников, ни для российских властей, ни для международного сообщества. Я думаю, что ценность этого доклада чрезвычайно низка, потому что сейчас всем не до него.
– В последние годы международное сообщество стало активно говорить об обстановке на Северном Кавказе, чего не было ни во время первой, ни во время второй чеченской кампании. Как вам кажется, международная активность, связанная с расследованием сообщений о нарушениях прав человека на Северном Кавказе, за последний год снизилась или увеличилась?
– Не соглашусь, что о Северном Кавказе сейчас стали говорить активнее. Да, в ходе чеченских кампаний говорили об этом меньше, было совсем другое информационное поле. К 2010 году уровень внимания к вопросам прав человека на Северном Кавказе, особенно в Чечне, вырос драматически. Проводились расследования, в регион часто ездили правозащитники и политики. В 2010 году была принята резолюция Европейского парламента о ситуации с правами человека в этом регионе, против которой не возражала даже Россия. Мы все помним поездки в Чечню очень важных людей, например, комиссара Совета Европы Томаса Хаммарберга (в 2011 году он опубликовал доклад "Соблюдение прав человека в Северо-Кавказском федеральном округе РФ". – Прим. ред.). Уровень внимания к проблеме защиты прав человека на Северном Кавказе и в Чечне в тот период был очень высок. В 2017 году ПАСЕ также приняла резолюцию по этому вопросу.
2010 год был апогеем внимания международного сообщества к происходившим в Чечне преступлениям
На мой взгляд, 2010 год был апогеем внимания международного сообщества к происходившим в Чечне преступлениям. Видимо, потому что в тот момент казалось, что ещё можно что-то поменять, было ощущение, что есть потенциал. Но после 2010 года регион стал закрываться, туда перестали пускать людей, не выдавали визы. Кроме того, вышла рекомендация для представителей стран Евросоюза об ограничении посещения Северного Кавказа. То есть дипломатам с определенного времени запретили туда ездить из соображений безопасности, что привело к информационному закрытию региона.
В итоге представители международного сообщества приезжать перестали, а на самом Кавказе стали прессовать заявителей и выдавливать правозащитников. В результате количество информации существенно снизилось.
В последние же годы международное внимание к Чечне возросло именно потому, что произошел всплеск информации о нарушениях там прав человека. В 2017 году стало известно о похищениях геев. Позже мы, "Комитет против пыток", работали по делу о похищении Салмана Тепсуркаева, судьба которого до сих пор неизвестна.
В 2018 году был запущен Московский механизм ОБСЕ (расследование ситуации в Чечне было поручено австрийскому эксперту ОБСЕ, профессору международного права Вольфгангу Бенедеку. – Прим. ред.). Затем те же самые расследования проводились в рамках ПАСЕ, Фрэнк Швабе был назначен докладчиком (в январе 2020 года в Страсбурге прошли слушания по нарушениям прав человека в Чечне. – Прим. ред.). Он должен был приехать в конце февраля, но по понятным причинам не смог.
И тем не менее, всё международное внимание к Чечне сейчас, на мой взгляд, не превышает памятный всплеск 2010 года.
– Влияет ли международное внимание на увеличение количества заявлений о пытках и других видах насилия?
– В последние годы уже нет. Сейчас на готовность человека подать подобное заявление влияет только его возможность выехать за пределы республики, вывезти семью и больше никогда туда не возвращаться. И это связано не с международным вниманием, а с личной безопасностью.
Эта ситуация чеченизации России прогрессирует. Если раньше такого не происходило, то сейчас мы становимся свидетелями, как местная полиция или органы власти других регионов в принципе абсолютно подконтрольны чеченским силовикам, которые могут задерживать и доставлять людей к себе. Некоторые из них – братья-геи Салех Магамадов и Исмаил Исаев или Зарема Мусаева – позже становятся фигурантами уголовных дел, а некоторые, как Салман Тепсуркаев, вообще могут исчезнуть.
– В последнем докладе Госдепартамента, как и в предыдущем, как раз подчеркивается, что чеченские силовики подотчётны только главе региона Рамзану Кадырову. Как вы думаете, российское руководство не имеет достаточных полномочий для обеспечения соблюдения законности в Чечне или его это просто не волнует?
– Понятно, что формально чеченские силовики имеют подчиненность в рамках систем МВД, ФСИН и прочих, но фактически полноправным хозяином региона является Рамзан Кадыров. А если говорить о федеральной власти, то, я думаю, она выбирает, что ей кажется наиболее выгодным. На мой взгляд, её устраивает та ситуация, когда человек контролирует свой регион, а что в нём происходит – уже не столь важно. Главное, что оттуда не исходит угроз для федеральной власти, нет никаких сепаратистов, которые опять вздумают бороться за независимость.
Была закрытая банка с пауками, в которой сильные жрали более слабых. Сейчас она приоткрылась, пауки разбежались
Но раньше это никуда не выливалось. Была закрытая банка с пауками, в которой сильные жрали более слабых. Сейчас она приоткрылась, паукам надоело там сидеть, они разбежались, вышли за границы своего привычного ареала обитания и начали похищать людей за пределами своего региона. Вроде бы, с точки зрения федеральной власти, ей напрямую ничего не угрожает. Но что если посмотреть на это в долгосрочной перспективе? Правоохранительные органы других регионов не могут отреагировать на действия чеченских силовиков на своей территории, и это развивается по спирали. Вот это попробовали – можно, вот это сделали – ага, опять можно, давайте еще что-нибудь натворим. И будет как в сказке о золотой рыбке: "Хочу быть владычицей морскою".
– Возможно ли такое полновластие отдельного руководителя в других республиках Северного Кавказа или это позволено только Кадырову?
– Я не думаю, что другим руководителям можно всё, но они даже и не пытаются, поэтому такой вопрос на повестке вообще не стоит.
– Северный Кавказ – единственный регион, упомянутый в докладе Госдепартамента в главе про вредные обычаи – убийства чести, принудительные браки, калечащие операции у женщин. Считаете ли вы, что они получают сейчас большее распространение на Северном Кавказе?
– "КПП" по таким делам не работает, более подробную и точную информацию можно получить у проекта "Правовая инициатива". Но, по моему личному ощущению, кажется, что их больше только из-за снижения латентности этих преступлений в связи с работой правозащитных организаций. Информация о них просто стала выходить вовне.
– В докладе также отмечено, что в Чечне ущемляется право на справедливый суд, и что судебная система в республике полностью подчинена Кадырову. Насколько сложно правозащитникам работать в Чечне в правовом поле?
Всё делается по форме, но не имеет отношения ни к независимому суду, ни к анализу доказательств
– У нас нет другого выбора, мы не можем, не умеем и не будем работать по-другому. Работать в правовом поле в Чечне технически не сложнее, просто это безрезультатно. Возьмём дело Заремы Мусаевой. Мы имеем возможность ознакомиться с его материалами, адвокаты сейчас уже имеют к ней доступ. На судебном заседании по продлению меры пресечения присутствовал адвокат, сама Зарема была на видеосвязи. Другими словами, все процедуры формально соблюдаются, сроки содержания в СИЗО продляются вовремя, никто не говорит прямо: "Ну и что, что заканчивается срок содержания, мы же ее всё равно не выпустим". Нет, всё делается по форме, проводятся судебные заседания, присутствуют все, кто должен присутствовать, выносятся решения, по факту соответствующие требованиям, всё оформляется документально и в отведенные сроки. В то же время это не имеет отношения ни к независимому суду, ни к анализу доказательств.
– Но у Заремы Мусаевой диабет. Разве это не означает, что по закону она не должна содержаться под стражей?
– По российскому законодательству её заболевание имеет ограничение для отбывания наказания в виде лишения свободы, но не препятствует её содержанию в СИЗО. Кроме того, было объявлено, что к Мусаевой пришёл врач, осмотрел её и подтвердил, что у неё та форма заболевания, при которой заключение возможно. Есть документальное подтверждение – вот, пожалуйста. До похищения из Нижнего Новгорода Мусаева лечилась в частной клинике. Когда мы обратились в ЕСПЧ с заявлением, что у Мусаевой есть заболевание, препятствующее её нахождению в СИЗО, следственные органы Чеченской республики отправили запрос в Министерство здравоохранения Нижегородской области с просьбой предоставить им информацию, лечилась ли она в каком-либо медучреждении. И так как государственной клиникой она не пользовалась, то Минздрав ответил, что Мусаева на учёте не состоит. Судебные органы стараются создать видимость законности, но к соблюдению закона и защите прав человека всё это отношения не имеет.
– В своём докладе авторы ссылаются на данные российских правозащитных организаций. Имеет ли работа правозащитников на Северном Кавказе свою специфику? Чувствуете ли вы и ваши коллеги угрозу и опасность, работая здесь?
– Да, конечно. В первую очередь, это вопрос физической безопасности. Мы все прекрасно знаем, чем может закончиться работа правозащитника, на примерах убийства Наташи Эстемировой, нападения на наших коллег, поджоге офиса "КПП" в Грозном. Но гораздо хуже обстоят дела с теми, кто обращается за защитой.
Раньше была такая тенденция – на правозащитников давили, чтобы выдворить их из региона. Но этот подход оказался неэффективным, потому что если ты решил заниматься правозащитой, у тебя уже есть определенный высокий уровень резистентности к угрозам. Ты к ним потенциально готов, ты знаешь, как с ними справляться, и, кроме того, вокруг тебя есть комьюнити, которое тебя в случае чего поддержит – эвакуирует, подлечит.
Гораздо эффективнее – запугивать заявителей
Поэтому гораздо эффективнее запугивать заявителей. Потерпевший, ущемленный в правах человек, – жертва в абсолютно подавленной позиции.
Именно поэтому жалоб так мало. К правозащитникам обращаются либо те, кому уже нечего терять, либо те, кто готов покинуть регион.
– Так происходит на всем Северном Кавказе или это специфика Чечни?
– По факту мы больше занимаемся эвакуацией людей из Чечни. Да, бывают какие-то кратковременные ситуации и по Дагестану, и по Ингушетии, но с тем, чтобы человека оттуда надо было вывозить навсегда, мы пока не сталкивались. Там нет такого давления, как в Чечне.
***
Комментируя доклад Госдепартамента США, в прошлом году пресс-секретарь президента Дмитрий Песков свёл критику к характеру связей между Вашингтоном и Москвой. В Совете Федерации год назад отметили, что целью американского внешнеполитического ведомства при составлении доклада была не забота о правах человека, а желание "деструктивно" повлиять на предстоящие выборы в Госдуму.
В этом году официальный представитель российского МИДа Мария Захарова отметила, что доклад Госдепартамента традиционно выстроен "в безапелляционном ключе с необоснованными обвинениями в первую очередь в адрес стран, которых США встроили в свой виртуальный список противников". Она призвала Вашингтон заняться "исправлением собственных изъянов" в правозащитной сфере вместо "навязывания остальному миру сомнительных стандартов".
